Казалось, ему всегда не хватало в жизни всего лишь одной вещи... Большого окна с широким подоконником... Быть может, вся жизнь бы потекла иначе? Потекла, а не обвалилась. Как он - оступившись в узкого, заиндевевшего карниза...
Кутаясь в жилет из потертого искусственного меха, он стоял перед покосившимся прямоугольником своего окна в деревянной раме. Краска давно облупилась и осыпалась на пол, стекла помутнели от времени... Но он улыбался... Еле заметно приподняв уголки бледных, потрескавшихся губ...
Чуть не то... Чуть не это...
Обняв себя за плечи, он прикрыл глаза, спокойно глядя на медленное кружение снежных хлопьев в молчаливой ночи... Он любил тишину и молчание... Его острый, болезненный слух обычно улавливал малейшие шорохи и шумы из-за стен или с улицы... Его раздражал звук собственного голоса и колебание воздуха при речи, поэтому он уже давно не произносил ни слова, порой лишь улыбаясь кому-то в себе и жестикулируя вяло и немного театрально...
Снежные хлопья кружились, словно под музыку фортепьяно... Завораживая, они смотрели на него, задерживаясь перед еле заметно запотевшим стеклом...
Белый, как снег и такой же молчаливый... Морозные узоры улыбок и колкого морозца...
Еле слышно приоткрылась дверь и в комнату заглянул пугливого вида юноша. Его беспокойный взгляд метнулся от стены к стене, цепляясь за полосы сползших от сырости и времени обоев, по вздыбившемуся паркету и мутному прямоугольнику старого окна...
- Опять слышал его? - раздалось из комнаты приглушенное.
Юноша аккуратно закрыл дверь и опустил веки, прижавшись лбом к сухому дереву.
- Да, снова слышал... его, - вздох сполз с его губ. Отпрянув от двери в комнату, он вернулся на кухню и сел за стол, обняв себя за плечи. - И всегда буду слышать.